неподходящая отделка

Эссе опубликовано в американском журнале "Дом и сад" в 1942 г.

Дороти Паркер


Боюсь, что закончив это сочинение об отделке жилищ, я не смогу остановиться. Я размахнусь настолько, что выдам ещё и труд о пророчествах пирамид. И в обеих темах равно окажусь знатоком.
   Мой муж, ныне рядовой Алан Кэмпбелл, армия Соединенных Штатов Америки, и я – справились с отделкой нашего деревенского дома без всякой помощи специалистов и без какого-либо понимания отделочных принципов. Я написала «справились», это слово выглядит надёжно и солидно, но на самом деле сие есть совершеннейшая ложь. Мы всё ещё «справляемся» и должны продолжать «справляться», ибо для обустройств дома не существует прошедшего времени. В этом смысле можно говорить лишь о небольшой, весьма сомнительной доле уже состоявшегося, всё дело только собирается однажды завершиться, когда-нибудь.
   Наши намерения по части планировки и меблировки дома были формой молчаливого протеста против известной теории, что всякий поселившийся в деревне должен превратиться в Первого Американца. Мы ни разу не говорили этого прямо, но так всё равно вышло. Мы не чувствовали себя Первыми Американцами, да и выглядели совсем не так, как они. Я сразу отметила, что они наверняка были людьми, достойными восхищения, но не подражания.
   Мы ощущали, что нам надо двигаться на свой манер, а не на их. Сидение на лавках причиняло нам только боль в спине. Мы не испытывали никакого эстетического удовольствия, разглядывая старинные солонки. Наш французский пудель выглядел по-идиотски, разлегшись на коврике, вывязанном крючком.
   О нас судачили. Нас даже недолюбливали. Мы купили усадьбу в графстве Бакс, Пенсильвания, шесть лет назад, когда тамошнее нашествие нью-йоркских литераторов только начиналось. Никто не заботится о сохранении деревенских традиций ревностнее тех, кто никогда раньше не селился ниже двенадцатого нью-йоркского этажа. Они въезжали в свои миленькие каменные пенсильванские дома, они загружали пачками журналов допотопные колыбели и ставили коктейли на скамьи сапожников. Упаковав свои знаменитые языки между несколько менее знаменитыми щеками, они пускались в погоню за стариной.

Их стены были увешаны изображениями гидроцефалических малолетних девчонок в штанишках с кружавчиками и дурацких ягнят, их полы были устланы ковриками, которые какая-нибудь фермерская жена пятьдесят лет назад, должно быть, искренне ненавидела, но жалела потратить на их замену деньги, вырученные от продажи яиц. Неужели они всерьез теперь думали, что жить в такой обстановке – действительно удовольствие?
   Они считали нас вандалами. В нашей столовой, как и во всех комнатах, имелись прекрасные глубоко врезанные окна. Мы добавили по сторонам и над окнами зеркальные стёкла. Результат (для нас, конечно) оказался чудесным: сад, раскинувшийся за окнами столовой, отражался ещё и в боковых зеркалах, а ветви и листья нависали в зеркалах верхних. Но к этому отнеслись как к осквернению. «О, эти старинные окна! Как вы могли!» Да, мы смогли. И нам это понравилось.
   Потом наступил тот ужасный день, когда обнаружилось, что мы покрасили ставни не в традиционный голубой, а в розовый средиземноморский. Все содрогнулись, а некоторые лишились чувств. А когда мы срубили несколько густо разросшихся тополей, чтобы открыть вид на заливные луга и джерсийские холмы, раскинувшиеся за ними – ну, это задело даже самых неколебимых поклонников Торо с 52-ой Улицы. Теперь с нами разговаривали только местные. Но это нас не беспокоило.
   Мы хотели, чтобы наш дом был уютным и радостным. Это было единственным ясно сформулированным желанием. Мы переехали в графство Бакс не из-за веяний литературного процесса, а потому что полюбили его грациозные дали, боттичеллиевские кедры, ладные дома из грубого камня и просторные, солидные амбары.
   Когда мы купили этот дом (мы называли его Лисий дом, и не по – упаси Господь – каким-то охотничьим соображениям, а потому что он всегда принадлежал семье Фокс, и когда надо было упомянуть его, расспрашивая дорогу, люди всегда говорили «а, Лисий дом!», так что и мы стали звать его Лисьим), в нем жила семья литовцев, которая не хотела, чтобы кто-нибудь его купил, поскольку они там обретались бесплатно.

Литовская матрона, желая от нас отделаться, даже зашла так далеко, что украсила порог входной двери трупом лесного сурка. Погода стояла августовская, а сурок закончил свои дни не то чтобы совсем недавно… На случай возможной будущей необходимости дарю вам этот эффективный способ отпугивать потенциальных покупателей.
   Так или иначе, но дом стал нашим. Он оказался, выражаясь более чем осторожно, весьма запущенным. Подвала не имелось, и полы прогнили до самой земли. То, что от полов осталось, было усыпано останками подохших цыплят – уже не трупами, но еще не скелетами. Помню, я размышляла, хватит ли всех аравийских благовоний… но сейчас уже всё в порядке.
   Мы провели электричество, обустроили подвал, ванные комнаты и колодец. Рассказывается всё это быстро, но видели бы вы ту разруху. Телефон нам поставить не удалось. В конце концов и это могло устроиться, но провести его стоило бы три тысячи долларов, и нам пришлось отказаться. Жизнь без телефона может представиться мирной, уединенной, пасторальной. На самом деле его отсутствие – заметный недостаток, неудобство и препятствие для нормального существования.
   Итак – тут занавес временно опускается, чтобы отметить прошедшие восемь месяцев – теперь мы живём здесь в своем милом, цветастом, как гобелен, доме из грубого камня, собранного с полей, при замечательном амбаре и ста десяти акрах земли. Земля обрабатывается – ведь если она праздна, ты чувствуешь себя виновным, и мы сеем на ней то, что рекомендуется властями. Кукурузу – не пищевую, а кормовую, овёс, соевые бобы.
   Не могу себе даже представить, как бы мы жили и чего достигли, если бы не Хирам, наш фермер (то, что его зовут Хирам, отдельная удача). Он вспахивает поля, собирает урожай, кормит кошек и собак, заботится о домашних растениях в наше отсутствие, присматривает за домом, садом и нами самими. Он малярничает, плотничает и чинит сломавшиеся механизмы.
   Хирам живёт с семьей в амбаре, второй амбарный этаж мы превратили в их квартиру. И жить в усадьбе стало легко.

Правду сказать, по части отделки дома мы оба получили образование в неправильной школе, в той самой, где учат выбирать «приятные грязноватые цвета» и доказывают, что от нейтральных красок не устают. Еще во время учёбы мы догадывались, что это чушь. Мы оба считали, на бунтовской манер, что если и не устаёшь от каких-то красок, то уж от ярких. Мы хотели, чтобы наш дом сиял яркими оттенками. И мы этого добились. От клубничных обоев в прихожей до облицовки книжных полок в кабинете парижской зелёной, красок нам хватило.
   Наша гостиная отделана вариациями красного. Как-то я прочла в книге – книга называлась «О рабстве человеческом», так что вряд ли можно было засомневаться в её правоте, что все тона красного уживаются вместе. Так что в нашей гостиной имеются розовый, румяный, алый, сиреневый, краплак, бордовый, свекольный, красно-коричневый, малиновый. Цвета, впрочем, не надписаны, и сомневаюсь, что вы могли бы их все распознать. Но вы бы почувствовали (надеюсь, что почувствовали), что побывали в уютной, доставляющей радость комнате, и определенно выглядели там наилучшим образом. И это, мне кажется, одна из непременных обязанностей тех, кто занимается отделкой домов: чтобы они и их гости хорошо там выглядели, ощущали себя счастливыми и уверенными. Вряд ли кто-то слишком рассверкается, сидя на пенсильванской голландской лавке под репродукцией одюбоновской дикой индейки.
   Чего мы еще хотели, это чтобы дом был совершенно нашим, родным. И этого мы тоже добились. Мой муж оклеил стены верхнего зала синьками чертежей нашего дома. Они нежного голубого цвета, и он покрыл всё это лаком для блеска и стойкости.
   Когда в доме требовалось что-то добавить, он делал это сам. Например, нам хотелось поставить где-нибудь около веранды, где мы проводили летние дни и вечера, что-то вроде шкафчика под бутылки, стаканы, ведёрки для льда и всё такое. Он собрал его из досок и гвоздей при помощи пилы и молотка – практичный, именно такой, как надо, а потом расписал его цветочками и завиточками. Это выглядит вполне по-шведски и в то же время по-мексикански, но с заметным привкусом китайского. Ну и замечательно. Он удобен, полезен, привлекателен, мил, подходит для нашего собственного жилища, и больше ни у кого другого не может быть ничего подобного.

Могу предположить, что этот шкафчик дает ясное представление о том, что я считаю правильной отделкой.

House and Garden, November 1942