Попугай Иннокентий, выслушивая окружающее,
приходил порой к неутешительным выводам —
видимо, привходящая шумовая составляющая
в неподобающие формы бывает вылита.
Он замолкал надолго, порхал между книжных полок,
втуне трепал корешки, что кору тропических специй.
Хаотический путь попугая далек и долог —
вот ему В.Н. Лазарев, Саккетти, Тибулл-Проперций.
Или, случалось, топтался — по плечам, по спине, по макушке,
как голенастая цапля в своих жуконосных топях,
может быть, думал о Маше, ушедшей своей старушке,
не дотянувшей до этих времен фартовых.
Ни к чему тебе, Маша, оказалась трудная кладка.
Бедная, бледно-желтая моя живность,
ей хотелось дома, любви, порядка,
но не сложилось.
Кеша бродил по темени, коготками покалывал кожу,
есть настроение — высказывал запасенное:
то озвучит антрактную театральную ложу,
то дифирамб себе, то кряхтение сонное.
Кеша, мы расстаемся, ты отбываешь в столицу,
в скором поезде, в сколь возможно комфортабельной клетке,
а нам, товарищи, надо определиться,
как приложиться — туда где друзья, где предки.
Кеша, ты не узнаешь, что бывает страна другая,
где не подчинившиеся назначенной карме
свободно собравшиеся попугаи
галдят на свободно выбранной пальме.
19.02.2009
_________________________________
(c) http://raf-sh.livejournal.com