(Нью-Йорк, 1936-1938)
…Краткое увлечение одним художественным критиком, который был заодно и коммунистом, вовлекло меня, естественно, в заигрывание с Партией. Но Партия настолько истощила и без того необильный запас его страсти, что для меня ничего не оставалось. После трёх месяцев сходок, где меня, пусть с большими предосторожностями, ввели в круг единомышленников, и трёх скучных свиданий с моим мающимся любовником, я отступила.
Это были годы, когда большинство Нью-Йоркских художественных галерей теснилось в довольно небольшом пространстве Пятьдесят седьмой улицы между Третьей и Шестой авеню. Если ты шёл по Пятьдесят седьмой от Пятой авеню до Лексингтон – сначала вверх по одной стороне, а затем вниз по другой – ты оказывался вознаграждён интереснейшей, пусть и пестроватой выставкой европейской живописи, робко припудренной американскими картинами, развешанными в промежутках. Особенно удачным в таком променаде было то, что искусством было занято больше половины обширных пространств первого этажа этой очень приятной улицы. И хотя ещё много других галерей пряталось в уюте верхних этажей, именно большие витрины снабжали темами для комментариев парочку начинающих художников, когда они вечерком выбирались наружу «глотнуть воздуха». Такие прогулки мы совершали довольно регулярно, разве что кроме уж совсем отвратительной погоды, укутываясь от ветра, который задувал из-за угла на Пятой. В каждой второй витрине блистали произведения французского импрессионизма в кудрявых старинных рамах или немецкого экспрессионизма в золотых. Американские картины позволяли себе лишь скромные багеты.
Волшебная Пятьдесят седьмая была, на самом деле, нашей академией. Здесь всё стоило разглядывания на ходу, и тут же уступало место следующему шедевру. Беспечно нищие, мы могли вступить в любой из этих покрытых коврами, обитых панелями музееподобных интерьеров, стоять перед картинами или скульптурами и обсуждать их без помех.
Там и тут среди «великих» гнездилось несколько солидных магазинов, продававших английские охотничьи сцены или мейсенские фарфоровые кочаны капусты, которые мы удачно высмеивали. Имелась лавка curiosités (их собственный термин), с огромной витриной, набитой пыльными коричневыми предметами, проходившими за «примитивное искусство». Одним снежным днём мы, всё та же парочка будущих звёзд мирового искусства, слонялись тут в объяснимой надежде отыскать что-нибудь «хорошее». Мы и правда вошли, и через несколько мгновений уже приобрели маленькую коричневую статуэтку. Мы развернулись и направились обратно к Третьей авеню, где счастливый антиквар, восторженно бормоча, купил её у нас по заметно большей цене. Тогда мы снова развернулись – и отправились в приличный ресторан. On fait ce qu'on peut. [Делаем то, что можем, (фр.)]
This entry was originally posted at https://raf-sh.dreamwidth.org/1424135.html.