Шесть стихотворений о литераторах русской послереволюционной эмиграции.
Иван Бунин, Паллада Богданова-Бельская, Натали Хеннеберг, Гайто Газданов, Роман Гуль, Владимир Набоков.
Эти тексты здесь уже появлялись, по мере рождения.
городок
(Иван Бунин в Грассе)
В медных котлах, где возгоняются ароматы
Шиповника и лаванды, жасмина, дрока,
Чудеса совершаются с февраля или марта.
Прихорашивание порока – такая морока.
Мимо Грасса опять прокатывается война,
Временный житель, может быть – небожитель,
Размышляет: ничего не надо поднимать со дна,
Разберется, коли руки дойдут, Вседержитель.
Житель задумал составить энциклопедию желаний,
Запаха яблок, сельди, сирени, водорослей, шинели.
На балконе нашего моря, зарею ранней
Убеждается он, что небеса потускнели.
Облачко умчалось на запад, за океан,
Там ему крепчать, сыпать дождем и пеплом.
Разрастется экран, вконец перессорится клан,
Пьесы движутся по знакомым петлям.
Император здесь шел за повторной славой,
Сорванец за оградой девиц срывал поцелуи,
Мастеровые наверняка кичились своей отравой,
Ссорились, Вседержителя поминали всуе.
Над пределом Атласа кружит боевой аппарат.
Пожилой генерал спасает нацию от депрессии.
Временный житель, высших наград лауреат,
Размышляет в провинции о таинственнейшем процессе
Возгонки взгляда, легкой линии плеча, аромата травы –
В спотыкания сердца, озноб, перебои дыхания,
В отчаяние, овладевающее той областью головы,
Что отвечает за усвоение знания.
Выйти в лавку – тяжеловатый запах разноцветного мыла
Преследует в переулке и вниз по склону.
Было, бормочет идущий, было, было, было,
Всё начиналось со стона, движется к стону.
Лодка скользила в протоке, книжка отброшена на скамью,
Родинка темнела у выреза сарафана.
Проводник разносил чай. И шинель твою
Кто-то прижимал к лицу во всю ширину экрана.
2009
***
паллада
о дамах былых времен
паллада богданова-бельская
столичная штучка не сельская
венозное племя цветочное
фебрильное строчное склочное
всё страсти напасти влюбленности
запретные сласти и склонности
оставь свои беды притворные
дивись на дела рукотворные
в сараево варится варево
сазоново или каляево
так вовремя ль прииски первенства
невеста припомнишь ли первенца
подпольные делятся тугрики
матросам тесны уже кубрики
все катится в дело идут кулаки
а ей всё игрушки всё куколки
бродячие псы шелудивые
расстались с поэтками дивами
забыли утехи постельные
марают записки расстрельные
глянь адская падкая саранча
степные безумные кличи крича
по крыму швыряется ядрами
да впрок разжирается ялтами
случайные братья эсхиловы
на холоде вырастут хилыми
и где та любовь маломальская
залетная дочь генеральская
но ад ремесло рукотворное
дорожка набитая торная
что веется что не прощается
а что в никуда возвращается
2007
***
слепой пилот
Натали Хеннеберг
Плывут двуногие, безрогие,
радеющие о внимании,
густеет сумрак графологии,
витает призрак графомании.
До захолустия Византии
волна чужого моря тянется,
ремесленницам хиромантии
что намечталось – не достанется.
Водите по ладоням пальчиком,
судеб распутывая сети,
не поддавайтесь ложным паникам
и вкруг обороняйте сердце.
Александрийского, сирийского
песка – да в горсть легионерскую, –
серсо космическими рисками,
из князей в воду, в воду невскую.
На траверзе Анконы, Специи –
куда ж нам плыть, куда пристанется?
В каналы призрачной Лютеции,
К холодным берегам Биаррица?
По городам Триполитании
осядут, выживут немногие,
слабей симптомы нимфомании,
яснее знаки мифологии.
2007
***
отпуск
памяти Гайто Газданова
Уедем, брат, на Лазурный берег
От шумных пажитей Сен-Дени,
От глаз скитальцев, от их истерик,
Напоминающих – вы одни.
Рванём на съёмном автомобиле –
Гаражник скидку дает на съём,
Когда бы мы кого-то любили –
Умели бы к морю ездить вдвоём.
Уедем, брат, на Лазурный берег,
Где можно ткнуться лицом в песок,
Не видя – одна из местных плебеек
Уже расстегивает поясок.
Освобождаясь от лишних тканей,
Вступая в воду, как в дольний сад,
Камаргианскою птичкой ранней
Отчертит чопорный променад.
Рождённые пеной уходят в пену,
Плывут за милю от этих мест,
Земля им не забудет измену,
Им не забудет походку, жест,
Земля ревниво следит над рябью,
Песок шелковый стелет на край,
И море грузно шевелится рядом –
И соглашается: не умирай.
Она вернётся, преобразившись,
Такая же беженка от утрат –
Гречанка, скифка. Какой Озирис
Ей ворожил. Я не верю, брат,
Не верю в то, что случится ныне.
Галлиполи. Северный край Балкан.
Случайны связи. Молись о сыне.
Он полон – или он пуст, стакан.
2008
***
30 августа, 1918
Валентине Ботевой
(по мотивам Романа Гуля)
Там, у лифта, хрипит палач,
Забирает его паралич,
Револьвер поглубже упрячь,
Уходящий кадр увеличь:
Крупным планом – берущий след
Царскосельский автомобиль,
Канегиссер, велосипед —
Гон младенцев, старинный стиль.
— Мы на зло им ответим злом,
Сколько есть там звезд, столько крат.
Загребай кормовым веслом,
Назовем этот ад «Ленинград».
Мотя к лифту, а в спину — он,
Боевик, злодей, асмодей. —
Чад бензинный, младенцев гон
На глазах обновленных людей.
Что да если обратный ход
Завести удастся часам.
Да поможет нам черный ход,
Да поможем мы небесам.
Брут на Цезаря точит нож,
Стариков укрывает плед,
Дом на Невском, белая ночь,
Канегиссер, велосипед.
2009
***
деепричастное
круг чтения
Господин лощеный, с папкой, сачком,
в лацкане с рыболовным крючком,
со штопором в заднем кармане,
танцуючи, как на экране,
проходит лугом и берегом
миндальным, розово-беленьким,
с инсектами в голове –
и оставляет след
вычищенных штиблет
на траве-мураве.
По берегам, отбывая барщину,
юные парочки косят на башню,
не забывая занятия –
обнять его, обнять ее,
поскольку жизнь укорачивается,
время в улитку сворачивается,
того и гляди, у сей реки
в панцирь упрячет усики.
Господин, не являясь аграрием,
больше занят гербарием,
траекториями жуков,
эволюциями зверьков,
успевая поглядывать все ж,
прилежна ли молодежь.
А по скамейкам тоненькие
полиязычные томики
в шелковых переплетах
об Элейнах, Ланселотах,
о нежданных романах,
о чарах, шутах, баранах,
и прочей значительной чепухе,
забываемой на выдохе.
2008
This entry was originally posted at https://raf-sh.dreamwidth.org/1399587.html.